Лоханка - Страница 28

Пилоты сменяли друг друга, одна за другой следовали посадки для заправки горючим. Мы выходили размять ноги и по иным вопросам — сортира в нашем авиалайнере конструкторы не предусмотрели. А мы даже ночью продолжали лететь. То есть, сели в сумерках, долили горючего и взлетели уже при свете фары. А следующее приземление было на рассвете. Одним словом — шибко торопились. Байкала я не видел — мне сразу показали Амур — он тут ещё не так широк, как в низовьях, но всё равно река уважительная.

А потом мы сели на луговину с выкошенной травой. От кромки леса к нам сразу направилась полуторка, а я, пользуясь простором, скатал свою шинель и вообще привёл себя в порядок. Мысль, надеть военную форму мне уже казалась не самой лучшей — придётся перед всеми тянуться, иначе огребу… собственно, казусы сразу и начались. Пока прибывший на автомобиле взводный докладывал комкору и отвечал на его вопросы, водитель в звании командира отделения припахал меня на разгрузке бочек с горючим из кузова — насилу убедил его подкатить грузовик к самолёту и уж там прямо из кузова переливать бензин вёдрами в баки.

Впрочем, бочки всё равно скатили и, оставив их злым и усталым пилотам, уселись в машину и поехали куда-то под уклон местности — за нами никто не приехал, только авиаторы прислали заправщиков. Из комкор и «оседлал». Места вокруг красивейшие, грунтовая дорога — след в примятой колесами нескольких машин траве. Часа два мы уворачивались от веток, падая на дно ничем не покрытого кузова, тряслись на корневищах могучих деревьев, а потом выбрались в обжитое место — как я понял — на пограничную заставу.

Несколько крупных изб, между ними вымощенная камнями площадка, флагшток, часовой под грибком. Тут, похоже, о нас предупредили, то есть никаких недоразумений не образовалось и комкора отвели к наблюдательной вышке, а меня отправили на пищеблок. Старший из пограничников со знаками различия ротного так и сказал — а ты, красноармеец, перекуси пока, да ступай к дневальному — скажи, пусть покажет свободную кровать. Это, как я понимаю, он озадачился моим возрастом — явно за тридцать — слишком большим для такого звания.

А был бы я в штатском — совсем другое отношение ко мне проявили бы. Комкор же поглядывал на это с ухмылкой, никому ничего не объясняя. Злорадствовал или потешался — ума не приложу. Так что я поел, помылся в баньке — а она тут завсегда наготове, хотя и без парной, но с тёплой водичкой. Бельишко сменил, пришил свежий подворотничок, выспался — в избе-казарме несколько бойцов и среди дня дрыхнут, видать из наряда.

Помог на конюшне, с поваром потолковал о том, можно ли в такую жару есть горячий борщ и уселся в тени починять сапог рядовому Суслову — старшина заставы меня попросил. Только положил последний стежок на располосованное голенище — тут и «накрыл» меня комбриг Кобыландыев. Он, оказывается, раньше подкрался и стоял за спиной — ждал, когда закончу.

— Одно удовольствие, Ваня, смотреть, как ты работаешь — сказал он улыбаясь всей своей мелкозубой пастью.

— Ага, — отвечаю, хлопая его по плечу, — а про тебя только слухи слыхать, один другого страшнее.

— Ой, — скривился друг, — почему все прямо по ране угадывают! Только Софико не говори, — спохватился он.

— Можно подумать, не увидит она шрамов на твоей шкуре, — подначил я его. — Ты сколько людей потерял, скажи, как на духу?

— Раненых два десятка и убило пятерых, — вздохнул Кобыланды. — Молодые все, из последнего пополнения. И две бранзулетки на тросе выволокли. На отходе нас накрыли артиллерией с закрытых позиций.

— А где батальон? — спрашиваю.

— Я тебе кто, выходить там где меня ждут? — ухмыльнулся товарищ. — Батальон перешёл границу на участке другой заставы. Пойдем, однако, к карте. Сейчас комкор будет меня дознавать и тебя грушей трясти, — волнуясь, он частенько начинал неправильно использовать слова.

— Поешь, — говорю, — в баньке ополоснись, сейчас я тебе свежее бельишко дам, а командиру на глаза явишься чистым и сытым — терзать он тебя будет, а не дознавать. Злой, как лютая ненависть.

* * *

— Основным видом боя должна быть активная маневренная оборона с засадами, минными западнями и управляемыми фугасами на дорогах. Огненными мешками, внезапными обстрелами транспортных колонн, — втолковываю я комкору.

— Это на словах хорошо звучит, а как вы будете управлять своими подчинёнными? У вас что, у каждого бойца имеется рация? И как он с ней перемещается? Или его сопровождают два носильщика и радист?

А Кобыланды слушает наши препирательства и ухмыляется — весело ему наблюдать, как рядовой пытается поучать генерала… генерал-лейтенанта, если я правильно перевел нынешние звания на привычные мне.

Тут входит незнакомый комполка и сообщает:

— На четвёртой заставе второго отряда с сопредельной стороны был обстрелян пограничный наряд, — пока вошедший переводил дух (видно, что запыхался от быстрого бега), комкор ехидно скривил брови и спросил:

— С нашей стороны потери есть?

— Никак нет. Смазали японцы. Однако тут как раз случайно проходил конвойный батальон, который занялся преследованием злоумышленников, для чего пересёк границу и сбил гарнизон ближайшего населённого пункта.

— Карту, — блеснув гневным взором в сторону моего товарища, генерал-лейтенант спросил: — У вас ведь три таких батальона подготовлено. Один вы только что вывели из-за реки. А второй, получается, отправили на дело. И не пытайтесь меня убедить, будто всё произошло случайно.

— Реальную выучку войска получают только участвуя в боевых действиях, — поторопился я его успокоить. — Начинать большую войну самураи сейчас не готовы — вот и обкатаем тактику на малых конфликтах, тем более, они сами нарываются. Через год развернём обстрелянные батальоны в полки, а потом к тридцать девятому году тем же способом получим уже три вполне боеготовые дивизии, оснащенные по последнему слову техники и укомплектованные опытными, проверенными в деле бойцами.