Лоханка - Страница 68

Всего одно, казалось бы законное требование — повысить скорострельность, и истребительная авиация лишена двадцатитрёхмиллиметровых пушек. Изящная мерзость. Я уверен, что уже разработано другое орудие этого калибра и заданной скорострельности, но физику не обманешь — использовать его на истребителях будет затруднено из-за большой отдачи. Может быть, поставят на штурмовик или пикировщик. Но лично для меня факт намеренного вредительства очевиден — просто я не могу его доказать.

К счастью по чистой случайности предыдущий вариант, тихострельный, остался на производстве, потому что его ставили на МОТки. Поэтому в нужный момент нашлись стволы для Поликарповского истребителя. Ну и Николай Николаевич поступил мудро — поставил не четыре отдельных орудия, а счетверённую установку. Вернее, он так это сразу подал.

Но это только половина истории. В это же самое время на зениточном заводе имени Калинина на всех парах разрабатывают зенитный автомат калибром двадцать пять миллиметров — очень близко к Таубинской пушке. Дела у них не ладятся и они обращаются конечно к Таубину. И получают от него одобренный скорострельный вариант пушки с высоким темпом стрельбы и низкой живучестью. Разумеется, он им не подходит и они продолжают работу над собственным вариантом. Справляются, конечно, но темп стрельбы у них выходит ниже, чем у первого варианта Таубинской тихострелки: не триста, а около двухсот сорока выстрелов в минуту.

Это сколько же лишнего труда! И неплохо бы сообразить, чего ради было порождать ещё один тип боеприпаса, по параметрам близкий к ранее разработанному? Вот чую я в этом вражескую руку, хоть режьте меня!

Про историю с гранатомётом рассказывать не стану — уже много раз об этом поминал. Я это всё Вене отпишу в Москву. Он у нас майор государственной безопасности — ему и карты в руки. Тем более, мне показалось, за дело он болеет от души, а не по приказу. Нет, понятно, что ябедничать нехорошо, но моим детям ведь в этой стране жить. А сам я гниду никак не вычислю. Да и покарать её мне не позволят, гадину эту. Наверняка.

* * *

Сентябрь в наших краях месяц ещё тёплый. Днём жарко, ну а по ночам тут и в разгар лета немудрено замёрзнуть — континентальный климат. Резкий. Не настолько, как в Монголии, но накинуть на плечи не самую лёгкую курточку по ночам — дело совсем не лишнее. Так что еду я нынче в ватнике, потому что спозаранку. Сижу за рычагами серийного «сарая» и делаю элементарный прогон по сумеречной пока степи. Светает тут быстро, но до восхода солнца есть примерно час.

Почему прогон делаю именно я? Так у меня на испытаниях очередная моя коробка передач. Я их всё пытаюсь сделать покультурней, помягче. Синхронизаторы прилаживаю и опробую в деле. Сейчас задача — прямые участки, затяжные подъёмы и крутые спуски. Разные скорости, обороты двигателя — кропотливая проверка постоянных режимов.

Вот и выбрался я из поймы по грунтовому дну длинного оврага, осторожно миновал переезд и пошел отсчитывать километры. Назад возвращался уже в самое пекло мимо аэродрома. Мне бы и не зачем туда заезжать, а только вижу я на взлётной полосе какую-то суету, и так мне вдруг стало любопытно, что я маленько довернул и мимо ангаров подъехал к кромке лётного поля. Обычно тут, закатив истребители под крышу, копаются в моторах техники. Но сейчас все толпятся у перевернувшегося самолёта, доставая из него пилота и пассажиров.

— Ты, сын упрямого ишака и блудливой козы! — кричит наш директор на лётчика. — Разве непонятно, что асфальт размяк от жары и надо садиться на грунтовую полосу?!

— Так осень уже, — отпирается лётчик. — Кто же знал, что колёса погонят такую волну?

А я смотрю на побитую машину и искренне скорблю — она напоминала мне Ан-2 из той прошлой жизни. Тот факт, что СХ-1 несколько меньше — не разглядишь, когда он в воздухе. Теперь же, «любуясь» на эту кучу дров, понимаю — такое не чинится. Бывает, знаете ли, когда машина вдребезги, а люди отделались лёгкими ушибами. Случается и наоборот. Техники авиаполка оттаскивают в сторону обломки и складывают их у стены ангара под причитания нашего директора:

— Ну где я теперь второй такой найду! — восклицает он в сердцах. — Их же только несколько экземпляров сделали! Мне один достался совсем случайно.

Я чешу в затылке и очередной раз изумляюсь — это же по нынешним временам просто изумительная машина — шесть пассажиров или полтонны груза запросто перевозит и садится на любую площадку… если та не покрыта размякшим на солнце асфальтом. Движок у него простой и надёжный, да и всё остальное… да в любой кроватной мастерской можно сделать.

Смотрю — авиационные техники начинают переговариваться, самодельщики наши авиационные подтянулись, те, что ещё не погробились. Начинается консилиум.

— А ну, — говорю, — хлопцы. Пособите мне мотор погрузить — я ему ревизию устрою, пока вы будете работать с планером, — признаться, глядя на образовавшуюся кучу дров, я был уверен, что ничего путного из них не соберётся. А мне движок показался подходящим для аэросаней — зашевелилась в голове задумка. Тут ведь важно затащить к себе, а он потом как-нибудь останется.

Заулыбался народ — поняли, к чему я клоню. Директор же неожиданно воспрянул духом:

— Если надо что — мы на заводе сделаем, — заверил он воодушевлённо.

Гляжу, воентехник уже список составляет, народ притащил линейки и штангенциркули и давай марать бумагу — знают, что с нашим заводским начальником дело иметь всегда приятно. Не то, что он безмерно щедр, но за добрые труды обязательно сделает что-нибудь приятное. С другой стороны — столярка у нас богатая: хоть на материал, хоть на инструменты, крепёж водится, проволока для растяжек… расчалок, кажется.